Его посыл пропадает втуне. Ярослав проходится по палате, скучающе пробегается пальцами по полированному столику у окна, останавливается в шаге от Влада.

С минуту братья прожигают взглядами друг друга, а потом Ярослав коротко кивает. И раскрытой ладонью влепляет старшему брату такую крепкую оплеуху, что у него аж голова дергается.

39. Влад & Маргаритка

Влад

Первый рывок после удара — инстинктивный. Секунда, и я уже сгреб младшего брата за грудки, уже примерно представляя, как именно выпишу ему в челюсть.

— Какого хрена?!

— Ты меня спрашиваешь? — Яр тоже резко встряхивает меня за плечо. — Ты? Я вторые сутки на ногах. Меня подняли в час ночи с дивными новостями о том, что мой старший брат потерял сознание, и что при нем нашли препараты для лекарственной терапии опухолей мозга. И вот оно дивное открытие — ты давно в курсе об этом дерьме. Только ты. И даже не думаешь ложиться на операцию. Решил подождать месяцок и уже заключил с какой-то мудацкой клиникой контракт на возможную эвтаназию. И ты меня спрашиваешь, какого хрена? Нет, братец, это я тебя спрашиваю. Какого хрена у тебя от меня вдруг находятся такие секреты?

— Интересно, что, по-твоему, я должен был сделать? — цежу сквозь зубы. — Прийти к тебе, лечь на диван в твоей гостиной, сложить на груди лапки и дождаться, пока вы меня закопаете? Не печалься. Успеете еще.

Яр снова дергается от ярости, снова замахивается, но этот порыв так и остается нереализованным.

Что ж, спасибо, братец, это действительно было бы некстати — голова у меня сейчас раскалывается на разлом.

— Ты должен был сказать!

— Не помню за собой такого обязательства. Письменно я точно такого не подписывал.

Каждая секунда происходящего становится мне поперек горла. Я могу спокойно плевать на Тагира с его сыночком, я могу с условным безразличием относиться к выкрутасам отца. Но Яр… Единственный член моей семьи, с которым у меня действительно хорошие отношения.

Были раньше, по крайней мере.

У меня есть пределы. Установленные границы неприкосновенного, и сейчас я их осознанно нарушаю, на ходу охлаждая отношения с младшим братом. Просто потому что нет выбора.

Вот только Яр — даже не крепкий орешек. Он — чертов кракатук, о который сломают зубы все щелкунчики мира. И так легко от него было не избавиться даже в возрасте пяти лет, чего уж ждать теперь, когда он точно знает силу свой хватки.

Я делаю глубокий вдох, выдыхаю и отталкиваю Яра от себя. Бешенство уже ушло, постепенно разум топит спокойствие. Мне его в ближайшее время понадобится очень-очень много. Раз уж так вышло, что все теперь в курсе.

— Что? И все? А я уже настроился получить сдачу, — едко комментирует Яр, пока я заканчиваю со сборами — их хочется закончить как можно скорее. И свалить из этой чертовой клиники.

— Можешь подать на меня в суд, младшенький, — огрызаюсь я неохотно, — так и запиши в иске: старший брат не выписал мне нокаут. Требую моральной компенсации.

Диалога не получается. Я одеваюсь в тишине, чувствуя, что Яр молча пытается понять, как завязать разговор в нужном ключе. Вот только никакого разговора не будет. Ему сейчас не время и не место.

Я прекрасно знаю Яра.

Я знаю, что если озвучу ему ряд своих дел, которые обязательно должен закрыть до операции — он попытается мне помочь. Непременно. Этот придурок до сих пор считает себя мне должным. И пожалуй, хватит с него одной той игры с криминалом, после которой он неделю валялся в реанимации с тремя ножевыми. *

— Тебя наверняка уже потеряла твоя беременная жена, братец, — с нажимом произношу я, разворачиваясь к нему и опуская руки в карманы, — лучше бы тебе от неё не отлучаться. А ну как у неё роды начнутся без тебя?

— Ну точно, — Яр саркастично кривит губы, — я сейчас выброшу из головы твой идиотизм, поеду к Вике, и мы оба с ней сделаем вид, что ничего этого не было. И ты не болен. И не ложишься на операцию.

— Я и не ложусь, — я покачиваю подбородком, а затем разворачиваюсь к двери. Вот он — последний бастион, возведенный моим чертовым братцем. Прижимается спиной к двери, так сильно, будто действительно хочет лечь на моем пути костьми.

Красивая, и мне хочется уже наконец остановиться в двух шагах и не отрываться от неё. Кажется, одного взгляда в прохладные глубокие глаза мне достаточно, чтобы ломящая виски мигрень начала отступать. Вот только увы, Маргаритка, у меня нет в планах задерживаться в этой палате надолго. Даже твоей магии для этого недостаточно. Идти нужно. Времени и так мало. Каждая лишняя секунда на счету.

— Идем, — я ловлю её пальцы и стискиваю их в своей ладони, — поехали домой, Цветочек.

Она кажется такой боевой, такой ершистой, такой решительной. Она вцепляется в мои плечи, не сдвигаясь ни на шаг с моего пути.

— Нет, — лепечет это чудо своими искусанными губами, — мы никуда не поедем, пока ты не выслушаешь Ярослава.

Волшебно. Просто восхитительно!

Раньше между нами стоял её страх. Потом — её прошлое. Теперь — здравствуй, жалость!

Чувство, которое я меньше всего хочу вызывать у кого бы то ни было. У той, что стала моим помешательством — ни за что и никогда!

Вот только поздно.

Она уже меня жалеет. 

Маргаритка

— Выслушай его, пожалуйста, прошу тебя, — я умоляю, отчаянно цепляясь за плечи мужа. У самой меня не найдется нужных слов. Я просто не понимаю, что такого я могу сказать. Но у его брата наверняка найдутся нужные слова. Я уверена!

— Выйди, Яр, — резко бросает Влад, даже не разворачиваясь к брату лицом, так и глядя на меня, утопив руки в карманах.

Ярослав не торопится, медлит, будто чего-то выжидая.

— Будь так любезен, — едко добавляет мой муж, с фальшивой любезностью.

Его настроение нервирует. Кажется, если тут кто и настроен на диалог, то точно не Влад.

Ярослав медлит еще пару секунд, а потом все-таки кивает и покидает палату, бросая на меня очень концентрированный и понятный взгляд.

Он на меня надеется.

Господи, да как можно на меня надеяться?

Красноречие вообще не моя сильная сторона, я двух слов в предложение сейчас не свяжу — чудом не рыдаю, на самом деле.

Одни. Мы остаемся одни. И я сейчас не про романтику — палата онкологической частной клиники вообще не располагает к подобным настроениям. Мне просто кажется, что в воздухе кипит смола, до того тяжело и липко втягивать его в легкие.

Я по-прежнему стою у двери, снова прижимаясь к ней лопатками.

Влад же роняет ладони по обе стороны от моего лица и склоняется ближе к нему, будто сильнее нанизывая меня на иглу собственного взгляда. Я только яснее вижу красные полопавшиеся сосудики в белках его глаз, отчетливые черные тени вокруг…

Сердце в груди болезненно перекручивается.

Его близость действует на меня просто чудовищно, я будто становлюсь беспомощной перед ним. Что между нами происходит?

Я совершенно не понимаю. И хотела бы понять.

Но сейчас это не самая удачная тема для беседы. Следы его болезни так очевидны… И они совершенно меня деморализуют, ведь сделать с этим я ничего не могу.

— Цветочек, — тихий вкрадчивый шепот Влада касается моего уха горячим дыханием, — мне кажется, или ты с чего-то решила, что у тебя вдруг появилось право голоса? Забыла свое место?

— Место? — отчаянно надеюсь, что я все поняла неправильно.

— Именно, — мужские пальцы проходятся по пряди моих волос вроде бы с нежностью, но о ней в глазах Влада ни единого намека, — твое место. Твою роль. Твое назначение в нашем с тобой браке.

Воздух еще гуще. И вправду, зачем мне дышать? Чтобы жить? Ну что ты, Рита, это пустое…

— Ребенок, — с благостным оскалом напоминает мне Ветров, — мой наследник. Которого ты должна выносить и родить в любом случае. Больше мне от тебя ничего не надо. Ни влюбленных вздохов и признаний. Ни твоих рыданий у моей постели. Ни стакана воды напоследок. И уж тем более мне от тебя не нужны жизнеспасительные советы. Усвоила?