Ужасно хотел увидеть темные тени в светлых хрустальных озерах.

Вижу. Более того — чую её запах. Чувствую прохладу маленькой трепещущей ладошки. Никогда не думал, что такой пыткой окажется находиться вблизи женщины, которую сам для себя запретил присваивать.

Запретил-то запретил. Еще б сдержаться…

На таймере внутренней бомбы последние секунды до взрыва…

Пять, четыре, три…

— Уйди, — хрипло требую я, — убирайся с моих глаз, Цветочек.

Это выходит грубо. Даже очень. Маргаритка отшатывается, отшвыривает прочь мою перчатку и практически пулей вылетает вон из зала. Все что я успеваю заметить — как белеет её лицо. Как отчаянно сжимаются в кулаки ладошки.

А потом — хлопает дверь, и я остаюсь наедине со своим растекшимся по стенкам черепной коробки серым веществом. При взрыве не пострадал ни один Цветочек.

Сдержался. Вроде должен бы собой гордиться. А в голове только одна мысль…

Ну, ты и кретин, Владислав Каримович!

Других-то слов найти не мог, конечно?

Впрочем… Пусть будет так. Я все еще не хочу, чтобы она ко мне привязывалась. Процентов этак на девяносто не хочу.

29. Маргаритка

Я прихожу в себя только в своей спальне. Если быть точнее — в той комнате, которую мне отдал Ветров. Сидящей на полу, спиной к двери и стирающей слезы с щек.

Много-много слез. Из них получится маленькое море.

Господи, Рита, ты серьезно? Плачешь из-за этого мудака? И потому, что он тебя послал к черту?

Мне показалось…

Показалось, что все это не просто так. В какую-то секунду, когда мы глядели глаза в глаза, я ощущала, что между нами дрожит от невидимых вибраций воздух.

А потом…

— Убирайся с глаз… — ледяное, будто только что из Антарктиды привезли.

Как говорится — показалось…

Но тьма в его глазах… Она была. Я её видела. Я видела её и хотела шагнуть в её пьянящие, жгучие объятия… 

Вот тебе и правда жизни, Риточка. Три откровения, и каждое — восхитительней предыдущего.

Откровение первое — тебе нравится этот мудак. Действительно нравится, и ты об этом давно знаешь, просто очень хорошо прикидываешься, что это тебя не волнует.

Откровение второе — уровень влечения к нему у тебя сейчас такой, что ноги отнимаются и хочется вообще ими не ходить. Если Владислав Каримович изволит поймать тебя на ручки.

Давно такого не было. Давно уже гормоны не забивали в моем организме практически паническую непереносимость мужчин, давно я не ощущала в себе готовности закрыть глаза и нырнуть. На страх и риск…

Откровение третье — ему как и прежде на тебя плевать. Ты — как и прежде инструмент для достижения цели. Обольщать тебя, любить тебя, относиться к тебе как к человеку никто не собирается.

И это — внезапно обидно.

На этой досаде я ловлю себя как с поличным на месте преступления.

Рита, ты вообще в своем уме? Другого мужчину для своих хотелок ты выбрать не могла, конечно?

Видимо, нет…

Я поднимаюсь с пола, ползу в чертову личную ванную, чтобы умыться ледяной водой и зависнуть на свое отражение в зеркале.

Синяки.

Расписанная ими половина моего лица выглядит кошмарно.

Этим подбитым глазом точно никого не очаруешь.

Первый раз за последние сутки я так сильно ненавижу ублюдка Городецкого.

Первый раз за несколько лет испытываю нереальную досаду от того, что выбыла с поля боя, на котором испокон веков сражаются мужчины и женщины.

Ветров привык к лучшему. К бесконечно длинным ногам, к идеальной картинке. Я не соответствую ни одному из этих критериев, возможно, поэтому он и ведет себя как ведет. Той же Лане доставалась иная его сторона.

И все-таки… Я смотрю на себя в зеркало и отчаянно хочу мести. Эмоций от этого ледяного истукана. Хочу выжать из него всю кровь по капельке, даже если сама я при этом обречена.

Стук в дверь моей комнаты отрывает меня от моих размышлений.

— Маргарита Александровна, выйдите к завтраку, Владислав Каримович вас ждет.

— Сейчас!

Сейчас-то сейчас, вот только…

Я вихрем прохожусь по содержимому шкафа. Еще час назад критерии для отбора одежды были абсолютно другими. Сейчас…

Сейчас я выбираю красное платье. Такое томное, сочное, с разрезом на бедре.

Любишь ты мои ноги, Владислав Каримович. Так в этом палишься, что больше просто невозможно.

Что ж, хорошо. Значит, повода смотреть мне в глаза у тебя не будет.

Шагаю на завтрак — под моими ногами будто земля горит.

Первый раз за два года по своей воле я надела откровенное платье, да еще и задрав подбородок вверх, шагаю навстречу тому, кого соблазнять даже не собиралась. К черту.

Он сам никак не может определиться, что ему нужно — чтоб я убиралась с его глаз или завтракала в его присутствии. 

Мое появление в столовой проходит в тишине. Ветров и правда здесь, сидит, уткнувшись в экран планшета, выражение лица такое ядовитое — хоть тараканов трави.

Уже одетый, тонкая рубашка сидит на широких плечах идеально. На серых брюках отглажены стрелки — кажется, об них можно порезаться.

Интересно, это их ему Яна отглаживала? Интересно, а кого она считает достойной Ветрова? Себя или еще кого-то?

Нет, определенно, современные гаджеты — это зло. Я прошла мимо Ветрова, я обогнула широкий круглый стол, неторопливо опустилась на стул, а он даже не оторвал взгляда от дисплея.

Я чувствую себя преданной и обворованной. Где? Где голод в его глазах? Где его кислотная жгучая тьма? Где тот носорожий порыв, после которого меня чуть не разложили на первой попавшейся поверхности?

Тоже показалось?

— Ты хотел позавтракать в моей компании, Влад? — елейно интересуюсь я. Даже не собираюсь прикидываться пай-девочкой.

Я его ненавижу.

И за то, что он вызывает во мне столько не имеющих даже права на существований эмоций — особенно.

Значит — будет «ты».

Значит, он будет для меня Влад. Сам так хотел. Сам на мне женился в ускоренном порядке.

— Хотел проследить, что ты поешь, — звучит надменный ответ, — а то зная тебя, снова не возьмешь ни крошки в рот за день. Для нового забега тебе потребуются калории. Иначе свалишься где-нибудь в начале дистанции, недолго придется тебя искать.

— Если я скажу, что нового забега в моих планах нет, ты очень расстроишься?

Отлично, Ветров наконец-то оторвал глаза от планшета, и бросил на меня косой, изучающий взгляд.

Его лицо замирает — и я ощущаю легкий аромат триумфа.

Да, ног не видно, но ведь и верх у этого платья тоже достаточно откровенный. Не декольте до пупа, но небольшой вырез в наличии. Я таких себе не позволяю.

— Ты была в другом костюме, в бежевом.

— Потрясающее наблюдение, сударь, а вы не частный детектив, часом?

Первый раз в своей жизни я чувствую себя злой оскалившейся волчицей. Злой и раненой.

Кто знал, что резервы внутренней силы проснутся не от того, что меня попытаются избить, а из-за того лишь, что один конкретный слишком привлекательный мудак вытрет об меня ноги.

— И что же такое случилось, что ты вдруг решила переодеться? — кислотности в тоне Ветрова совершенно не убавляется. И это — совершенно не то, на что я рассчитывала.

Вот как? Оправдания нам подавай?

— Порвала костюмчик, пока торопилась убраться с твоих глаз, дорогой, — огрызаюсь, — а что не так с платьем? Разве тебе оно не нравится?

Встаю, делаю шаг от стола, прокручиваюсь вокруг своей оси.

Наслаждайтесь, Владислав Каримович! Вы же хотели!

Хотел.

И хочет.

Пока я кручусь — он успевает встать из-за стола и преодолеть несколько шагов, что нас разделяют.

Я сталкиваюсь с ним, почти что нос к носу, и когда жесткие пальцы ловят меня за подбородок и заставляют задрать голову — от неожиданности вздрагиваю, пытаюсь дернуться в сторону. Импульсивно. Впрочем, кто бы мне дал…

Ветров удерживает меня на месте, и на его губах расползается кривая ухмылка. Он будто только что получил какой-то свой ответ, который ожидал.